Неточные совпадения
— Намеднись, а когда именно — не упомню, — свидетельствовал Карапузов, —
сидел я
в кабаке и пил вино, а неподалеку от меня
сидел этот самый учитель и тоже пил вино. И, выпивши он того вина довольно, сказал:"Все мы, что человеки, что скоты, — все едино; все помрем и все к чертовой матери пойдем!"
— Беспременно скажи про нас, — говорила ей старуха Меньшова,
в то время как Маслова оправляла косынку перед зepкалом с облезшей наполовину ртутью, — не мы зажгли, а он сам, злодей, и работник видел; он души не убьет. Ты скажи ему, чтобы он Митрия вызвал. Митрий всё ему выложит, как на ладонке; а то что ж это, заперли
в зàмок, а мы и духом не слыхали, а он, злодей, царствует с чужой женой,
в кабаке сидит.
Опершись о притолоку и как бы дремля, посматривала баба
в направлении
кабака. Белоголовый мальчишка
в ситцевой рубашке, с кипарисным крестиком на голой грудке,
сидел, растопыря ножки и сжав кулачонки, между ее лаптями; цыпленок тут же долбил задеревенелую корку ржаного хлеба.
— С горя! Ну, помог бы ему, коли сердце
в тебе такое ретивое, а не
сидел бы с пьяным человеком
в кабаках сам. Что он красно говорит — вишь невидаль какая!
Вино и чай,
кабак и трактир — две постоянные страсти русского слуги; для них он крадет, для них он беден, из-за них он выносит гонения, наказания и покидает семью
в нищете. Ничего нет легче, как с высоты трезвого опьянения патера Метью осуждать пьянство и,
сидя за чайным столом, удивляться, для чего слуги ходят пить чай
в трактир, а не пьют его дома, несмотря на то что дома дешевле.
Сидя где-нибудь
в кабаке, Полуянов часто удивлялся: что было бы, если б эти мужланы узнали, кто он такой… д-да.
Вечером этого дня дешевка закончилась. Прохоров был сбит и закрыл
кабаки под предлогом, что вся водка вышла. Галактион
сидел у себя и подсчитывал, во сколько обошлось это удовольствие. Получалась довольно крупная сумма, причем он не мог не удивляться, что Стабровский
в своей смете на конкуренцию предусмотрел почти из копейки
в копейку ее стоимость специально для Суслона. Именно за этим занятием накрыл Галактиона отец. Он, по обыкновению, пробрался
в дом через кухню.
Ну, а я этой порой, по матушкину благословению, у Сережки Протушина двадцать рублей достал, да во Псков по машине и отправился, да приехал-то
в лихорадке; меня там святцами зачитывать старухи принялись, а я пьян
сижу, да пошел потом по
кабакам на последние, да
в бесчувствии всю ночь на улице и провалялся, ан к утру горячка, а тем временем за ночь еще собаки обгрызли.
В кабак он заходил редко и скромно
сидел все время где-нибудь
в уголке.
Это родственное недоразумение сейчас же было залито водкой
в кабаке Фролки, где Мыльников чувствовал себя как дома и даже часто
сидел за стойкой, рядом с целовальником, чтобы все видели, каков есть человек Тарас Мыльников.
— Одинова, это точно, согрешил… — каялся Мыльников. — Силком затащили робята.
Сидим это, братец ты мой, мы
в кабаке, напримерно, и вдруг трах! следователь… Трах! сейчас народ сбивать на земскую квартиру, и меня
в первую голову зацепили, как, значит, я обозначен у него
в гумаге. И следователь не простой, а важный — так и называется: важный следователь.
Пошатываясь, старики побрели прямо к стойке; они не заметили, что
кабак быстро опустел, точно весь народ вымели. Только
в дверях нерешительно шушукались чьи-то голоса. У стойки на скамье
сидел плечистый мужик
в одной красной рубахе и тихо разговаривал о чем-то с целовальничихой. Другой
в чекмене и синих пестрядинных шароварах пил водку, поглядывая на сердитое лицо целовальничихина сына Илюшки, который косился на мужика
в красной рубахе.
Придут сваты
в кабак, выпьют горилки, сядут куда-нибудь
в уголок да так и
сидят молча, точно пришибленные. И
в кабаке все новый народ пошел, и все больше молодые, кержачата да хохлы, а с ними и туляки, которые посмелее.
Макар обыкновенно был
в лесу, солдат Артем ходил по гостям или
сидел на базаре,
в волости и
в кабаке, так что с домашностью раньше управлялись одни бабы.
В кабаке у Рачителихи с сватом Ковалем
сидим на той неделе, а туда кержачонок Тишка с моим Пашкой и пришли да прямо полштофа водки и спрашивают…
— Матушка, да ведь старики и
в самом деле, надо быть, пропили Федорку! — спохватилась Лукерья и даже всплеснула руками. — С Титом Горбатым весь день
в кабаке сидели, ну и ударили по рукам…
Да и как было
сидеть по хатам, когда так и тянуло разузнать, что делается на белом свете, а где же это можно было получить, как не
в Дунькином
кабаке?
— А где Терёх? — спрашивала Лукерья. — Две пьяницы, право…
Сидели бы дома, как добрые люди, а то нашли место
в кабаке.
Когда Тит уж не мог больше притворяться, то обещал отдуть Пашку черемуховою палкой, что нисколько не удовлетворило Никитича. Старики долго перекорялись и спорили, а потом отправились решать свое дело
в кабак к Рачителихе. У стойки
сидел старый Коваль, такой грустный и невеселый.
Для развлечения старик отправлялся на плотину к Слепню,
сидел у него по целым часам, нюхал табак, а по праздникам они вместе ходили
в кабак к Рачителихе.
Воцарившаяся
в кабаке тишина заставила дьячка Евгеньича высунуть голову. Увидав разбойников, он поспешил мгновенно скрыться, точно кто его ударил. Окулко продолжал
сидеть у стойки и сумрачно поглядывал на Рачителиху.
В Ключевском заводе путешественники распростились у
кабака Рачителихи. Палач проводил глазами уходившего
в гору Груздева, постоял и вошел
в захватанную низкую дверь. Первое, что ему бросилось
в глаза, — это Окулко, который
сидел у стойки, опустив кудрявую голову. Палач даже попятился, но пересилил себя и храбро подошел прямо к стойке.
А попал туда раз — и
в другой придешь. Дома-то у мужика стены голые, у другого и печка-то к вечеру выстыла, а
в кабак он придет — там и светло, и тепло, и людно, и хозяин ласковый — таково весело косушечками постукивает. Ну, и выходит, что хоть мы и не маленькие, а
в нашем сословии одно что-нибудь: либо
в кабак иди, либо, ежели себя соблюсти хочешь, запрись дома да и
сиди в четырех стенах, словно чумной.
Отбыв второй срок
в остроге, Прокофий, этот бойкий, самолюбивый щеголь-малый, вышел оттуда совсем конченным человеком. Трезвый он
сидел, ничего не делал и, сколько ни ругал его отец, ел хлеб, не работал и, мало того, норовил стащить что-нибудь
в кабак, чтобы выпить.
Сидел, кашлял, харкал и плевал. Доктор, к которому он ходил, послушал его грудь и покачал головой.
К вечеру другого дня он поднялся и пошел
в кабак. Насилу добрел до
кабака и стал пить. Но сколько ни пил, хмель не брал его. Он молча
сидел за столом и пил стакан за стаканом.
В кабак пришел урядник.
Поглядят-поглядят домашние, что он таким манером и час, и другой, и третий
сидит, себя не понимаючи, — ну, и сведут опять
в кабак, чтобы по крайности хошь душа
в нем показалась.
— И я вижу, что приходится, да денег нет. По его, значит, я руки склавши
сидеть должен… Где это слыхано! человек работает, а ему говорят: не смей работать, ступай
в кабак! Потому что куда ж мне теперь, окромя
кабака, идти?
— Знаю. Он у нас
в третьем годе
в целовальниках
сидел, а по прозвищу Гришка — Темный
кабак. Знаю.
— Клянусь… — начал он, но я уже встал. Не знаю, продолжал он
сидеть на ступенях подъезда или ушел
в кабак. Я оставил его
в переулке и вышел на площадь, где у стола около памятника не застал никого из прежней компании. Я спросил Кука, на что получил указание, что Кук просил меня идти к нему
в гостиницу.
— Можно и без него, — лениво промолвил Герасим, — никак,
в кабаке сидел Ермил-конторщик: пожалуй, он подпишет… Без того не возьму… ведите куда хотите.
— Вестимо, не
сидел скламши руки. Стоял это я подле села, под Рязанью: я к становому. Ну, спасибо ему, заступился; сейчас же кинулись это
в кабак — тут и взяли.
И
сидит теперь Колесов день-деньской где-нибудь
в кабаке, голодный, дожидаясь, что какой-нибудь загулявший бродяга поднесет ему стаканчик водки.
«…Нет, лучше досижу до конца! — продолжал я думать. — Вы были бы рады, господа, чтоб я ушел. Ни за что. Нарочно буду
сидеть и пить до конца,
в знак того, что не придаю вам ни малейшей важности. Буду
сидеть и пить, потому что здесь
кабак, а я деньги за вход заплатил. Буду
сидеть и пить, потому что вас за пешек считаю, за пешек несуществующих. Буду
сидеть и пить… и петь, если захочу, да-с, и петь, потому что право такое имею… чтоб петь… гм».
А ещё лучше он по праздникам у
кабака певал: встанет пред народом, зажмурится крепко, так что на висках морщины лягут, да и заведёт; смотришь на него — и словно песня
в грудь ему из самой земли исходит: и слова ему земля подсказывает, и силу голосу дает. Стоят и
сидят вокруг мужики; кто голову опустил и соломинку грызёт, иной смотрит
в рот Савёлке и весь светится, а бабы даже плачут, слушая.
Коновалов
сидел за большим столом, посредине
кабака,
в кругу почтительно и льстиво слушавших его шестерых господ
в фантастически рваных костюмах, с физиономиями героев из рассказов Гофмана.
В последний год властвования Трифона, последнего старосты, народом избранн<ого>,
в самый день храмового праздника, когда весь народ шумно окружал увеселительное здание (
кабаком в просторечии именуемое) или бродил по улицам, обнявшись между собою и громко воспевая песни Архипа-Лысого, въехала
в село плетеная крытая бричка, заложенная парою кляч едва живых; на козлах
сидел оборванный жид — а из брички высунулась голова
в картузе и казалось с любопытством смотрела на веселящийся народ.
Митрич. Старуха, брат, моя к своему месту пристроена.
В городу по
кабакам сидит. Щеголиха тоже — один глаз выдран, другой подбит, и морда на сторону строчена. А тверезая,
в рот ей пирога с горохом, никогда не бывает.
Он
сидит, охваченный глухой и тяжёлой злобой, которая давит ему грудь, затрудняя дыхание, ноздри его хищно вздрагивают, а губы искривляются, обнажая два ряда крепких и крупных жёлтых зубов.
В нём растёт что-то бесформенное и тёмное, красные, мутные пятна плавают пред его глазами, тоска и жажда водки сосёт его внутренности. Он знает, что, когда он выпьет, ему будет легче, но пока ещё светло, и ему стыдно идти
в кабак в таком оборванном и истерзанном виде по улице, где все знают его, Григория Орлова.
Тяжёлая дверь
кабака,
в котором
сидел я с Орловым, то и дело отворялась и при этом как-то сладострастно повизгивала. И внутренность
кабака возбуждала представление о какой-то пасти, которая медленно, но неизбежно поглощает одного за другим бедных русских людей, беспокойных и иных…
— Ну, едем, едем. Да, послушайте! — Губернатор остановился и раздраженно, сделав рот трубой, заговорил. — Почему это во всех наших присутственных местах такая грязь? Возьмите нашу канцелярию. Или был как-то я
в жандармском управлении — так ведь это что же такое! Ведь это же
кабак, конюшня.
Сидят люди
в чистых мундирах, а кругом на аршин грязи.
— Не
в кабаке, чай, будет, не перед стойкой, — отвечал Патап Максимыч. — Напиться не дам. А то, право, не ладно, как Снежковы после проведают, что
в самое то время, как они у нас пировали, родной дядя на запоре
в подклете, ровно какой арестант,
сидел. Так ли, кум, говорю? — прибавил Чапурин, обращаясь к Ивану Григорьичу.
И
в кабаках-то
сидели еще те самые целовальники, которым он последнюю шапчонку, бывало, закладывал, и
в полиции-то служили те самые будочники, что засыпали ему
в спину горяченьких, и товарищи прежней беспутной жизни теперь одолели его — еле стоя на ногах, лезли к нему с увереньями
в дружбе и звали с собой разгуляться по-старинному.
Иные после доброго торгу кто
в кабаке, кто
в трактире
сидел, распивая магарычи с покупателями, но больше народа на воле по селу толпилось.
Я отклонил все сегодняшние приглашения и вечер
сижу дома: Я «занят религиозными размышлениями», — так придумал сам Топпи, начавший, кажется, уважать Меня. Передо мною виски и шампанское. Я неторопливо нализываюсь и слушаю отдаленную музыку из обеденного зала, там сегодня какой-то знаменитый концерт. По-видимому, Мой Вандергуд был изрядным пьяницей и каждый вечер тащит Меня
в кабак, на что Я соглашаюсь. Не все ли равно? К счастью, его хмель веселого свойства, а не мрачного, и мы проводим часы недурно.
— Не пью-с, увольте-с… При нашем деле не годится это малодушество. Мастеровой человек может пить, потому он на одном месте
сидит, наш же брат завсегда на виду
в публике. Не так ли-с? Пойдешь
в кабак, а тут лошадь ушла; напьешься ежели — еще хуже: того и гляди, уснешь или с козел свалишься. Дело такое.
Мы не прекословили и зашли: это был
кабак,
в котором, разумеется, никакого Ивана Ивановича не было, а
сидел простой целовальник. Здесь мы, по настоянию Кириллы, все выпили: кто мог — водки, а кто не мог пить водки, тот пил пиво или мед.
В кабаке Семена, переименованном недавно
в трактир — титул, совсем не идущий избенке с ощипанной крышей и с парой тусклых окошек, —
сидят двое охотников-мужиков.
Чтоб он
в церковь пошел, или на улицу с ребятами гулять, или
в кабак — не было у него такой моды, а всё больше один
сидит или со старухами шепчется.
Сцена представляет собой
кабак Тихона. Направо прилавок и полки с бутылками. B глубине дверь, ведущая наружу. Над нею снаружи висит красный засаленный фонарик. Пол и скамьи, стоящие у стен, вплотную заняты богомольцами и прохожими. Многие, за неимением места, спят
сидя. Глубокая ночь. При поднятии занавеса слышится гром и
в дверь видна молния.
За стойкой, на маленькой лавке,
сидел сам владелец этого придорожного
кабака, известный
в окрестности под именем дяди Тимохи.